Для истории русской культуры и русского искусства революция 1905 года была серьёзным поворотным моментом. В период революции произошёл пересмотр сложившихся взглядов на искусство, его назначение, на его представителей, на принципы художественного образования. И в жизни столичных консерваторий с этого времени открывается новый период: они завоевывают долгожданную, хотя и ограниченную автономию.

В феврале 1905 года демократически настроенные московские музыканты опубликовали декларацию, в которой отмечали бесправное, подневольное положение художественной интеллигенции, требовали свободы творчества, изменения общественно–правовых, гражданских условий жизни и труда.

Декларацию подписали С. Танеев, С. Рахманинов, Р. Глиэр, Ю. Энгель, А. Гречанинов, Л. Николаев, Ю. Сахновский, А. Корещенко, Э. Розенов, Н. Кашкин, А. Гедике, К. Игумнов, А. Гольденвейзер и многие другие выдающиеся деятели.

Учащиеся Московской консерватории также откликнулись на январские события 1905 года.<>

Ученическая касса взаимопомощи имела целью не только материальную поддержку нуждающихся учеников. Она организовывала учащихся, и в этом заключалось её общественное значение.

Активное участие в работе кассы взаимопомощи принимали учащиеся Е. Богословский, Н. Брюсова, Е. Ильинский, М. Неменова–Лунц, Л. Николаев, М. Плаксин, Б. Яворский; из профессоров — только К. Н. Игумнов, плативший регулярно большие взносы и дававший концерты в пользу кассы. <> Работа ученической кассы относится к 1901–1905 годам; позднее, в период реакции и репрессий, касса прекратила существование.

4 марта 1905 года состоялось первое в том году собрание учащихся Московской консерватории, на котором присутствовали 325 человек. Центральным вопросом был вопрос о забастовке.

Судя по сохранившемуся протоколу собрания, были заслушаны сообщения двух петербургских товарищей о революционных событиях в Петербурге. Однако в дальнейшем ходе собрания председатель довёл до сведения присутствующих содержание письма директора В. И. Сафонова. Текст письма в протоколе не приведён, но надо полагать, что оно содержало требование не допускать на собрание посторонних лиц. Среди участников собрания мнения разделились, в результате собрание подчинилось воле директора, и петербургские товарищи вскоре покинули зал.

Собрание приняло резолюцию, в которой подчеркнуло свою солидарность с «Декларацией московских музыкантов», подразумевая под этим присоединение к общему освободительному движению в России. Параграфы 8, 9, 10, 11 резолюции собрания учащихся были посвящены вопросу о забастовке. Приведённые в протоколе цифры голосования показывают, что из 325 человек 117 высказались против забастовки. Остальные голоса были поданы за различные виды забастовок. 20 человек считали, что забастовка должна быть чисто академической. 86 человек были за политическую забастовку. 102 человека заняли позицию наиболее радикальную, высказавшись «за забастовку на политической почве, с присоединением академических требований». Большинством голосов было решено начать забастовку 5 марта, то есть на следующий день. Забастовка должна была выразиться в прекращении занятий и отказе от участия «в хоровых, оркестровых и прочих классах, а также во всех консерваторских концертах и вечерах». Длительность забастовки была установлена до 1 сентября, то есть начала будущего учебного года.

Помимо этого, собрание рассмотрело частные учебные вопросы и избрало комиссию из десяти человек «для разбора вопросов, могущих встретиться в жизни консерватории, по отношению к круговой поруке». Здесь подразумевалось урегулирование возможных эксцессов со стороны дирекции консерватории против отдельных учащихся, участвовавших в собрании и в голосовании за забастовку.<>

Собрание учащихся приняло обращение к Художественному совету, интересное во многих отношениях:
«Господину председателю Художественного совета Московской консерватории Мы, учащиеся Московской консерватории, собравшись 4 марта 1905 года в здании консерватории, постановили нижеследующее:
                                                                                                                              А
Мы выражаем своё полное сочувствие освободительному движению, охватившему в настоящее время лучшую часть русского общества, присоединяясь к известному постановлению московских музыкантов, и, выражая протест современному деспотическому режиму, подкрепляем его прекращением занятий большинством двухсот восьми против ста семнадцати до 1 сентября.
                                                                                                                               В
Требуем отпечатания устава Московской консерватории для всеобщего сведения и строгого его соблюдения.
                                                                                                                               С
Для развития в учащихся более сознательного и более деятельного отношения к вопросам музыкального и общего образования, для укрепления плодотворного товарищеского общения в целях духовной и материальной взаимопомощи что в высшей степени содействовало бы также и задачам консерватории, мы требуем права ученических организаций и общих сходок. Как ближайшие предметы ведения товарищеских организаций мы намечаем:
1) устройство товарищеской кассы, которая функционировала бы в связи с ученическим фондом, товарищеского суда, третейского суда, читальни с периодическими изданиями, бюро для приискания занятии, столовой и интерната;
2) детальное выяснение нужд учащихся и намечение мер к удовлетворению этих нужд, в том расчёте, чтобы мнения учащихся по этому поводу были бы принимаемы Художественным советом;
3) участие в заведовании ученической музыкальной библиотекой (см. п. D) и др.
                                                                                                                                D
Указывая на нижеследующие недостатки в постановке консерваторского преподавания и в общем укладе консерваторской жизни, мы просим Художественный совет принять во внимание мнения учащихся по этому поводу, выраженные через их представителей для обсуждения мер об устранении этих недостатков.
1.Классы обязательной теории музыки поставлены так, что только 15–20 процентов учащихся могут хорошо усвоить себе предмет и совершенно самостоятельно выполнить экзаменационные задачи; при таких условиях экзамены по теории превращаются в комедию, одинаково унизительную как для учащих так и для учащихся.
2.Общий музыкальный кругозор учащихся, выходящих из консерватории, весьма ограничен вследствие малого знакомства с лучшими произведениями музыкальной литературы. Мерами для пополнения пробелов в этом отношении являются: а) устройство музыкальной библиотеки, приспособленной специально к нуждам учащихся, b) соответственная постановка курса по истории музыки в связи с музыкальными иллюстрациями.
3.Право посещения концертов Музыкального общества нередко отнимается у учащихся в виде наказания,— это является такой же антипедагогической мерой, как и лишение учащихся права посещать тот или иной класс. В Большом зале консерватории учащимся отведены места, откуда не видно ничего, что делается на эстраде, тогда как видеть это для учащихся важнее, чем для кого бы то ни было другого: им нужно следить и за внешними приёмами исполнения виртуозов, дирижёров, оркестра и т. д.
4.Обучение учащихся приёмам преподавания поставлено слабо. Желательны лекции по методике преподавания и образцовые уроки под руководством опытных лиц.
5.Классы хора и оркестра должны прежде всего преследовать задачи приучения к совместному исполнению и ознакомлению учащихся с музыкальной литературой; участие же учащихся в концертах Музыкального общества должно быть добровольным. Часы оркестра должны быть перенесены на более удобное время. Участие в хоре должно быть ограничено определенным числом лет (не более двух).
6. Временно отлагая детальное рассмотрение нужд учащихся по отдельным специальностям, мы ограничиваемся покуда указанием на желательность: организации а) дирижерского класса для теоретиков, b) класса аккомпанемента для пианистов, с) класса ансамбля и грима; ограничения срока испытания одним годом и более целесообразной постановки оперного и драматического классов для певцов.
7. Мы протестуем против грубого и оскорбляющего человеческое достоинство обращения с учащимися директора Московской консерватории, инспекции и некоторых преподавателей.
8. Мы требуем, чтобы учащиеся имели действительную возможность осуществлять право свободного выбора и перехода от одного преподавателя к другому по взаимному с ним соглашению.
9. Мы находим плату за учение в 200 рублей слишком высокой и просим изыскать меры к возможному её уменьшению (применение § устава о комплектных и сверхкомплектных).
10. Мы позволяем себе обратить внимание дирекции и Художественного совета: а) на неумелую постановку преподавания по классу контрабаса г-на Проскурнина; b) на небрежное отношение преподавателя Кёнемана к своим обязанностям по классам 1-й гармонии и инструментовки: с) на сухое, неспособное внушить живой интерес к делу преподавание г-на Морозова по классам истории музыки и энциклопедии; d) на циничное и позорное отношение профессора Галли к его ученицам с требованием его удаления; е) на отсутствие рационального приёма постановки голоса профессора Барцала, и мы просим отстранить его от должности преподавателя с предоставлением ему руководства оперным классом; f) на недостаточно спокойное отношение профессора Лавровской к её ученикам и ученицам; g) на не соответствующее обязанностям помощника инспектора поведение г-на Мартынова по отношению к учащимся.
                                                                                                                                Е
Все эти постановления мы сделали, движимые единственно стремлением поднять достоинство консерватории как музыкального, общеобразовательного и воспитательного учреждения. Ввиду этого мы требуем, чтобы никто из нас не пострадал за участие в обсуждении этих постановлений, не был бы уволен и имел бы право получения вида на жительство и отпусков.

Требования эти мы подкрепляем обязательством круговой поруки.

Постановления эти мы вручаем в одном экземпляре г-ну директору консерватории, в другом — Художественному совету, с требованием, чтобы Художественный совет, рассмотрев их. дал бы на них мотивированные ответы по всем пунктам».<>

В ответ на постановление собрания учащихся директор консерватории предложил желающим продолжить занятия подать письменные заявления. Через 4 дня, 8 марта, директор заявил не Художественном совете, что им получено 220 заявлений от взрослых учащихся, желающих продолжать занятия. К этому числу директор прибавил 109 малолетних, которых не следовало лишать занятий. Таким образом, получилась цифра в 329 человек против 208, высказавшихся за прекращение занятий. Директор предложил обсудить Совету вопрос о возможности продолжения занятий в консерватории. Ряд профессоров высказался за продолжение занятий. Танеев, настроенный сочувственно к нуждам учащихся, предложил отнестись к их требованиям внимательно и не налагать никакой кары на участвовавших в сходке.

Решение Художественного совета продолжать занятия, предоставив учащимся право вернуться к ним в любое время, и не применять карательных мер к высказавшимся на собрании 4 марта за прекращение занятий было постановлено опубликовать в газетах...

12 марта председатель Художественного совета сообщил, что число заявлений от учащихся, желающих продолжать занятия, выросло до 246, но что под влиянием бунтующих товарищей 12 человек взяли заявления обратно. Поступают также заявления от учащихся и родителей о том, что прекратившие занятия разъезжают по квартирам и преследуют желающих заниматься. Председатель предложил Совету обсудить меры воздействия на прекративших занятия и сам внёс предложение провести в консерватории ранние экзамены.

Это предложение было умелым тактическим ходом в целях борьбы с оппозиционными настроениями учащихся. В результате обсуждения оно было принято большинством Совета. На том же заседании Художественного совета была заслушана резолюция сходки учащихся 4 марта. Совет разрешил вопросы формально и на большинство их ответил уклончиво. На пункт «А» Совет не прореагировал вовсе.

По поводу пункта «В» Совет не одобрил формы обращения учащихся к руководству в виде «требований», а по вопросу о соблюдении устава консерватории разъяснил, что специального устава в Московской консерватории нет, что устав печатается и устанавливается Главной дирекцией Русского музыкального общества, а не Художественным советом консерватории. По пунктам «С» и «D», ставившим вопросы о поднятии материального и культурного положения учащихся, Совет ответил, что он «сочувствует» этим желаниям учащихся, но, кроме вопроса о музыкальной библиотеке, ни один вопрос не входит в его компетенцию. Ряд вопросов Совет нашёл возможным когда-нибудь в дальнейшем специально обсудить; сюда были отнесены вопросы о музыкальной библиотеке, о педагогическом, оркестровом, хоровом классах и др. Что же касается пункта «D10», где учащиеся критиковали работу ряда педагогов и выдвигали свои требования в отношении их, то Совет на основании параграфов 22 и 23 Правил для учащихся единогласно отклонил рассмотрение этого вопроса. <>

В течение марта волнения среди учащихся продолжались. Учащиеся собирались нелегально в рекреационном зале учениц и настаивали на прекращении занятий в консерватории. <> Художественный совет вынес новое решение — временно приостановить занятия, а со сроками экзаменов не спешить, «выждав время и
последующие обстоятельства». Таким образом, Художественному совету всё же пришлось отказаться от своего первоначального решения и временно прекратить занятия.

Вместе с тем внутренние отношения в среде профессуры все более обострялись. Это особенно ясно выразилось в столкновениях между С. И. Танеевым и В. И. Сафоновым на почве самовластного, антиколлегиального метода сафоновского руководства. Танеев писал в прессе статьи против Сафонова, где отмечал, что Художественный совет консерватории, даже в период волнений учащихся, совершенно игнорируется директором. А контроль над ним отсутствует ввиду того, что Сафонов уже в течение восьми лет состоит председателем местной дирекции РМО, которой непосредственно подчиняется консерватория.

Танеев справедливо полагал, что именно в период событий 1905 года Художественный совет должен получить свободу действий и полное участие в делах консерватории... Танеев предлагал также ряд необходимых для консерватории реформ... В среде профессуры Танеева уважали и любили, да и не могло быть иначе, ибо по своим взглядам, жизненным принципам и действиям это был человек исключительной честности, доброты и демократизма, уже не говоря об обаятельности и философской мудрости его как музыканта и учёного. Однако авторитет Сафонова и привычные взгляды на установившийся  внутриконсерваторскпй режим, известная пассивность большей части профессуры мирили её с Сафоновым. В начале учебного 1905/06 года С. И. Танеев вышел из состава профессоров. <>

1 сентября 1905 года дирекция московского отделенпя РМО подала прошение в Главную дирекцию с ходатайством о разрешении на основании параграфа 25 устава консерваторий годового отпуска директору Московской консерватории В. И. Сафонову «по болезни и семейным обстоятельствам». На это прошение было получено согласие.<>

По сообщению «Русской музыкальной газеты», 14 сентября состоялось собрание консерваторских учащихся, которое решило прекратить забастовку п приступить к организации учащихся в консерватории. Собрание выразило порицание Сафонову по поводу ухода из консерватории Танеева и выработало адрес последнему, который подписали сто шестьдесят пять учащихся.

Это происходило в период новой и более мощной полосы политических забастовок в Москве. 9 сентября началась в Москве забастовка печатников, быстро перекинувшаяся в Петербург и другие города. Поддержанная рабочими других производств, забастовка в Москве превратилась в общую политическую стачку. Революционное движение нарастало с огромной силой и достигло своей вершины в период декабрьского восстания. К бастующим рабочим присоединились служащие, интеллигенция, учащиеся.<>

В декабре 1905 года в течение десяти дней дружина учеников консерватории участвовала в устройстве и в защите баррикад на Малой Бронной улице. В консерватории организовали перевязочный пункт, активное участие в eго работе приняли ученицы консерватории пианистки Л. Белоусова. М. Ляски и Н. Поликарпова. Они же поддерживали связь с дружиной и снабжали её продовольствием. Баррикады центрального района были быстро разрушены артиллерийскими снарядами войск, прибывшими из Петербурга, и, таким образом, центральный район был отрезан от тех районов (Пресня), где сосредоточилось восстание. «Десяток» был распущен Ю. И. Прибыльским, а оружие спрятано под органом в Большом зале консерватории.

Учебная жизнь консерватории замерла. Еще 15 октября на заседании Художественного совета М. М. Ипполитов–Иванов сообщил, что ввиду «крайне тревожного времени и начавшегося среди учеников консерватории брожения он нашёл необходимым временно закрыть консерваторию, в согласии с распоряжением попечителя Московского учебного округа, до 24 октября» Фактически учебные занятия прекратились на более длительный срок — до середины января 1906 года. (В связи с декабрьским восстанием учащиеся собрались на сходку 7 декабря. Художественный совет поспешил вновь закрыть консерваторию.)

Руководство и профессура консерватории выжидали исхода революционных событий. В то же время передовая часть профессуры сочувствовала инициативе Петербургской консерватории, возбудившей во главе с Н. А. Римскпм–Корсаковым ходатайство об автономии и новых правилах управления консерваторией.

Автономия и новые «временные правила для изменения и дополнения устава консерватории» были утверждены Министерством внутренних дел в середине ноября 1905 года. Важнейшие моменты «временных правил»: установление выборности директора Художественным советом из числа профессоров консерватории сроком на три года, возложение на Художественный совет ответственности за правильный ход учебной жизни в консерватории и создание профессорского дисциплинарного суда для разбора разнообразных пожеланий и претензий учащихся.

Как только Московская консерватория получила уведомление о введении «временных правил», М. М. Ипполитов–Иванов, исполнявший временно должность директора, сложил с себя директорские функции и предложил Художественному совету приступить к выборам директора. 20 декабря Художественный совет вынес решение просить С. И. Танеева вернуться в консерваторию ввиду изменившегося внутреннего уклада её жизни. Художественный совет рассчитывал также на возможность выставить кандидатуру С. И. Танеева на пост директора консерватории. Но С. И. Танеев не захотел вернуться в консерваторию.

21 декабря на заседании Художественного совета были выдвинуты четыре кандидатуры на пост директора консерватории: И. В. Гржимали, К. А. Кипп, М. М. Ипполитов–Иванов и В. И. Сафонов. Наибольшее число голосов было подано за В. И. Сафонова, чей авторитет и организационный опыт продолжали импонировать массе педагогов консерватории. М. М. Ипполитов–Иванов от баллотировки отказался. Художественный совет послал письмо В. И. Сафонову с подробным изложением новых правил управления консерваторией, хода выборов директора и просил В. И. Сафонова дать своё согласие на баллотировку в директора консерватории. До выборов нового директора, в ожидании ответа от В. И. Сафонова, для временного управления консерваторией была избрана комиссия из пяти профессоров (М. М. Ипполитов–Иванов, Н. С. Морозов, Н. Е. Шишкин, А. Э. Глен, К. Н. Игумнов).

Между тем Главная дирекция РМО настаивала на скорейшем избрании директора Московской консерватории. В. И. Сафонов, заключивший трёхлетний контракт с Филармоническим обществом в Нью–Йорке, прислал телеграмму вице–председателю РМО в Петербурге, в которой полностью отказался от всех своих обязанностей по консерватории и Музыкальному обществу.

В числе новых кандидатов выдвигались М. М. Ипполитов–Иванов, С. В. Рахманинов, Н. Д. Кашкпн, А. Э. Глен и К. Н. Игумнов, но все они от баллотировки отказались. Наконец, 7 марта 1906 года ещё раз состоялась баллотировка, и директором консерватории большинством голосов избрали М. М. Ипполитова–Иванова.

Не могло быть, пожалуй, более удачной кандидатуры в тот период, чем кандидатура Михаила Михайловича Ипполитова–Иванова. Авторитетность его композиторской и исполнительской (дирижёрской) деятельности, педагогический опыт, мягкость и тактичность в обращении с людьми, чуткость и отзывчивость к нуждающимся сделали его особенно популярным, любимым и уважаемым профессором Московской консерватории. М. М. Ипполитов–Иванов был прямой противоположностью В. И. Сафонову по своим взглядам на характер управления учебным заведением.

В лице М. М. Ипполитова–Иванова консерватория обрела общественного деятеля, активно поддерживавшего новые явления общественной музыкальной жизни. Так, М. М. Ипполитов–Иванов явился одним из инициаторов создания и первым председателем Союза оркестровых музыкантов, возникшего в Москве вслед за революционными событиями 1905 года и ставившего своей целью поддержку профессиональных интересов музыкантов.

Прямым следствием революционных событий было развитие в Москве общественно–демократических форм музыкальной жизни.

Осенью 1906 года в Москве возникла Народная консерватория, в организации и деятельности которой приняли большое участие: С. И. Танеев, Е. Э. Линёва, Д. И. Аракишвили, Е. В. Богословский, А. Т. Гречанинов, А. Д. Кастальский, Н. Д. Кашкин, А. Г. Чесноков, Б. Л. Яворский, Ю. Д. Энгель, Н. А. Янчук, М. А. Дейша–Сионицкая, Н. Я. Брюсова, А. Б. Гольденвейзер и — позднее — многие другие.

Целью Народной консерватории было распространение музыкальной культуры среди широких демократических масс. Сразу же в Народную консерваторию записалось две тысячи человек, среди которых были фабричные и заводские рабочие, железнодорожники, телеграфисты, мелкие конторские служащие.

Многие вопросы музыкальной жизни, музыкального образования, осуществленные после Октябрьской революции 1917 года, были подготовлены в 1905 году.