Что касается консерваторской жизни периода 1906–1917 годов, то здесь с особенной силой и остротой проявились коренные противоречия в постановке музыкального образования, обусловленные зависимостью консерваторий от дирекции РМО. Насущно необходимые реформы, казавшиеся близкими и досягаемыми в обстановке общественного подъёма 1905 года, стали совершенно призрачными в рассматриваемое десятилетие. Правда, введенные в 1905 году так называемые «временные правила» позволяли консерваториям иметь выборного директора, однако в решающем, финансовом отношении, в вопросах внутренней организации, учебного плана, то есть во всём существенном, в основном, русские консерватории по-прежнему оставались в подчинении у некомпетентных в музыкальном деле властей. Попытки добиться реальной независимости, предпринимавшиеся Художественным советом и дирекцией Московской консерватории, неизменно наталкивались на противодействие вышестоящих инстанций. Между консерваториями и Главной дирекцией РМО происходила длительная борьба.

В этих трудных условиях пост директора занимал М. М. Ипполитов–Иванов, руководивший консерваторией в течение семнадцати лет (до 1922 года). Он стал первым выборным директором Московской консерватории и почти единогласно переизбирался в последующие годы, в соответствии с временными правилами, каждое трёхлетие.

Михаил Михайлович Ипполитов–Иванов, известный композитор и видный общественно–музыкальный деятель, уже двенадцать лет состоял профессором Московской копнерваторпи до того, как был избран её директором.

Окончив Петербургскую консерваторию в 1882 году по классу Рнмского–Корсакова, Ипполитов–Иванов вместе со своей женой, певицей В. М.З арудной, уехал в Тифлис, где ему было поручено организовать отделение РМО. Десять лет, проведённые в Тифлисе, не прошли даром для талантливого композитора и энергичного музыкального деятеля. С помощью местных любителей музыки он открыл отделение РМО, музыкальное училище, организовал регулярные симфонические концерты, значительно поднял тифлисскую оперу, в которой работал дирижёром. Благодаря Ипполнтову–Иванову Тифлис превратился в один из музыкальных центров Закавказья. В этом городе охотно гастролировали выдающиеся артисты, сюда неоднократно приезжал П. И. Чайковский.

За десять лет пребывания в Тифлисе Ипполитов–Иванов вполне сформировался и как композитор. Но расцвет его творчества связан с работой в Москве, куда он переехал в 1893 году.

К 1906 году Ипполитов–Иванов был уже автором опер «Руфь», «Азра», «Ася», симфонической увертюры «Яр–хмель» в получивших всемирную известность «Кавказских эскизов» (1895); кроме того, им было наппиано много романсов и других композиций.

В Москве Ипполитов–Иванов до избрания на пост директора вёл широкую и разностороннюю музыкальную работу. В консерватории он преподавал в обязательных теоретических классах, затем, после отъезда А. С. Аренского в Петербург, — в классах свободного сочинения и специальной инструментовки, руководил оперным классом. Параллельно Ипполитов–Иванов выступал как дирижёр концертов Русского хорового общества (с 1895 по 1901 год) и занимался с любительским оркестром студентов Московского университета; с 1899 года — дирижировал в частной опере С. И. Мамонтова, а затем — в опере С. И. Зимина.

Музыкально–общественная деятельность Ипполитова–Иванова носила ярко выраженный демократический характер. Он был активным членом Общества взаимопомощи московских музыкантов (первой профессиональной организации русских музыкантов), участником Всероссийского съезда сценических деятелей в Москве (1901 год) и председателем оперной секции съезда. На съезде рассматривалось, в частности, состояние оперного исполнительского искусства и подготовки оперных артистов, затрагивались вопросы вокального образования. Мнение Ипполитова–Иванова, хорошо знакомого с этими областями музыкальной жизни, имело большой вес. Как в те годы, так и позднее Ипполитов–Иванов отстаивал гражданские и профессиональные права русских музыкантов, вообще стремился к развитию демократических начал в русской музыкальной жизни.

Ипполитов–Иванов был хорошим администратором, любил консерваторию, отдавал ей много времени и сил. Внимательно наблюдая за состоянием учебных дел, он присутствовал на всех экзаменах и вечерах. Особенно заботился о вокальном и теоретическом отделениях.

Опираясь на свой художественный и общественный авторитет, на известность не только среди музыкантов, но и в более широких кругах общества, Ипполитов–Иванов защищал права консерватории, добиваясь в вышестоящих инстанциях того или иного полезного для консерватории постановления. В частности, после длительных усилий Ипполитов–Иванов добился от дирекции РМО назначения пенсии за выслугу лет профессорам и преподавателям консерватории. И хотя ему порой недоставало нужной решительности, он все же успешно защищал многие интересы учреждения. <>

Положительным качеством нового директора консерватории было доброжелательное отношение к учащимся. Своей добротой (иногда, может быть, излишней), уважением к личности ученика, тактичностью Ипполитов–Иванов выгодно отличался от резкого, порой грубого в обращении с учащимися Сафонова.

Кабинет Ипполитова–Иванова был открыт для учеников консерватории. Они охотно приходили к ному со всякими просьбами, всегда встречая участие и помощь. <>

Ипполитов–Иванов спокойно и ровно руководил всеми делами консерватории. Иными, чем при Сафонове, — деловыми, свободными от резких столкновений стали взаимоотношения между директором и Художественным советом. Все вопросы консерваторской жизни директор выносил на заседания Совета, выслушивал мнения, считался с ними, во всём отчитывался перед Художественным советом.

Распорядком учебной жизни ведала, как и раньше, инспектор А. И. Губерт — верная помощница директора в организации всего учебного процесса. <> В 1914 году А. И. Губерт вышла в отставку, оставив себе класс специального фортепиано на младшем отделении; в том же году был торжественно отпразднован тридцатилетний юбилей её деятельности. На место инспектора был назначен Е. А. Колчин, культурный музыкант (альтист), работавший до того времени в библиотеке консерватории и много помогавший Ипполптову–Иванову. Е. А. Колчин проявил себя в новой должности как тактичный, умный и способный администратор.

Художественный совет консерватории обычно заседал один–два раза в месяц. На заседаниях рассматривался довольно широкий круг вопросов. Среди них — вопросы об изменении учебных планов, о введении новых курсов, о приглашении новых преподавателей, выдвижении педагогов на звания, о присуждении медалей оканчивающим ученикам, утверждался план и программы открытых концертов консерватории; Совет был в курсе переписки с другими консерваториями. На заседаниях Художественного совета обсуждались и принимались решения об участии консерватории в праздновании значительных для истории культуры и искусства юбилеев.

Вместе с тем в работе Художественного совета слишком большое место занимали вопросы текущей жизни консерватории. Они, несомненно, обременяли Совет, хотя во многих случаях могли бы решаться комиссиями профессоров той или иной специальности, иногда — непосредственно директором. Так, например, в программу занятий Совета входило утверждение календарных планов и программ закрытых ученических вечеров, рассмотрение ходатайств учеников об отсрочке от призыва на военную службу, утверждение списков учащихся, допускаемых к выпускным экзаменам, рассмотрение прошений ранее отчисленных учеников о допуске к сдаче тех или иных экзаменов, утверждение экзаменационных задач (программ исполнителей; заданий композиторам и теоретикам), наконец, систематическое наблюдение за состоянием дисциплины учеников.

По всем этим вопросам директор считал нужным обращаться за санкцией к Совету.

Но деятельность Художественного совета имела и более широкое общественное значение. Совет являлся авторитетным органом в рассмотрении программ и учебных планов многочисленных музыкальных школ и курсов Москвы; он представлял своё заключение местной дирекции РМО о возможности или невозможности разрешить отдельным частным лицам открыть музыкальные учебные заведения и по другим вопросам.

Помимо Художественного совета, при директоре работал и Научный совет консерватории Он решал вопросы приема и перевода учащихся из класса в класс по общеобразовательным предметам, освобождения отдельных учащихся от тех или иных предметов, выносил свое суждение о кандидатурах вновь приглашаемых преподавателей по научным классам.

В особом рассмотрении нуждаются наиболее существенные стороны жизни консерватории: положение с её уставом, учебными планами, программами, внутренняя структура консерватории, разграничения между нею и музыкальным училищем, как музыкально–учебными заведениями различных типов.

Эти вопросы приобретали всё большую остроту, они поднимались и обсуждались внутри консерватории, ими занимались Художественный совет и директор Московской консерватории, музыканты, педагоги, они широко обсуждались на страницах газет и журналов, привлекая пристальное внимание музыкальной общественности.<>

Как и прежде, одним из самых кардинальных и особенно наболевших вопросов существования консерваторий оставался вопрос об их зависимости от дирекции местного отделения РМО, иначе говоря — о так называемой автономии русских консерваторий. Печать cправедливо писала о противоестественности руководства специальным художественным учебным заведением группой профанов или, в лучшем случае, дилетантов в искусстве, которыми в большинстве случаев были директора местного отделения РМО пли Главной дирекции Общества. Взамен этой полумеценатской формы управления музыкальными учебными заведениями пресса выдвигала идею о переходе консерватории в ведение государства и о постоянном их финансировании правительством/ Возникло также предложение о передаче консерваторий в подчинение Министерству просвещения, но против этого были высказаны серьёзные возражения, так как Министерство просвещения явно неудовлетворительно руководило подчиненными ему общеобразовательными учебными заведениями.

Основательной критике подвергались «временные правила» по управлению консерваторией. По существу, они очень немногое изменили в положении консерваторий. Избрание директора должно было утверждаться Министерством внутренних дел, осуществлявшим общий надзор за консерваторией. Художественный совет отныне нёс ответственность за нормальный ход учебной жизни, но его права были ограничены: он не имел права прибегнуть в случае необходимости к решительным действиям. В остальном «временные правила» оставались копией старого устава, и в материально–хозяйственном отношении консерватории по-прежнему находились в полной зависимости от местной дирекции РМО. Тем самым последняя обладала возможностью влиять на Художественный совет, например, посредством сокращения денежных субсидий на те или иные нужды консерватории.

Художественные советы и директора обеих столичных консерваторий — Московской и Петербургской — деятельно трудились над выработкой нового проекта устава консерватории и неоднократно представляли свои предложения в Главную дирекцию РМО, а также выносили их на общественное обсуждение. Осуществление этих проектов неизменно замораживалось чиновными «верхами».

Как видно из протоколов Художественного совета, уже в 1906 году была образована комиссия из профессоров М. М. Ипполитова–Иванова (председатель), Н. Д. Кашкипа, А. Э. Глена, Н. С. Морозова и А. И. Губерт по разработке нового проекта устава. В течение нескольких заседаний Художественный совет обстоятельно обсуждал составленный проект и в результате одобрил его.

Комиссии профессоров в Московской и Петербургской консерваториях продолжали работать над проектами в течение нескольких лет (1907, 1909, 1910, 1911 и 1912). Проект 1911 года был подготовлен совместно двумя консерваториями и намечался к проведению через Государственную думу в 1912 году, но так же, как и предыдущие, остался неосуществленным. Не был утверждён и проект, выработанный Московской консерваторией к 1912 году.

По-прежнему остро стоял вопрос о засорённости консерваторий учащимися, не имеющими перспектив и не стремящимися стать музыкантами–профессионалами. Такая категория составляла довольно значительную часть общего контингента учеников консерватории в рассматриваемый период, и положение здесь, в сущности, оставалось неизменным в течение всей дореволюционной истории консерватории. Периодическая пресса 1906–1907 годов справедливо считала это явление одним из крупных пороков системы музыкального образования в России. В статьях подчёркивалось, что музыкальное образование оказывалось тем самым достоянием прежде всего привилегированной, материально обеспеченной части общества, в то время как музыка должна служить делу нравственного воспитания и духовного обогащения всего народа. <>

Однако упрёки в адрес консерваторий были неправомерны. Это была не вина, а беда их. Сохранение подобного контингента учащихся (явно нежелательного для любой консерватории) диктовалось необходимостью иметь определённое число учащихся, ибо плата за право учения оставалась одним из важных источников консерваторского бюджета. Этим, кстати говоря, объясняется и тот факт, что процент выпускников неизменно и в значительной степени не соответствовал общему контингенту обучающихся, а из числа оканчивающих далеко не все становились профессионалам

Едва ли не центральное место в полемике по проблемам музыкального образования занял вопрос о методах подготовки музыкальных кадров и их связи с потребностями русской музыкальной жизни.<> Именно gод этим углом зрения и шло обсуждение задач консерваторского образования в многочисленных статьях, появлявшихся в периодической печати тех лет. Совокупность высказываний, нередко не сходных в части конкретных предложений о способах улучшения музыкального образования в России, обнаруживает единодушие в определении его главных задач. Общие пожелания сводятся к двум основным пунктам: 1) резко улучшить подготовку молодых музыкантов к практической деятельности, имея в виду разнообразие её профилей, особенно кадров педагогов, хоровых дирижёров, оркестровых музыкантов, в которых ощущается острый недостаток; 2) готовить в консерваториях не узких ремесленников, а широко образованных музыкантов, обладающих достаточным общехудожественным кругозором. <> В печати раздавались настойчивые голоса, говорившие о необходимости открыть педагогические, а также дирижёрские классы, расширить репертуар специальных исполнительских классов с целью подготовки учащихся к исполнению музыкальных произведений различных стилей, обратить внимание на развитие навыков исполнения в ансамблях, в симфонических и вокально–оркестровых пьесах. Выдвигались предложения и о создании кафедр эстетики оперы и истории оперных форм (для певцов), истории инструментальных форм (для инструменталистов), о расширении общих курсов истории музыки

Особый интерес представляет проект Музыкально–этнографической комиссии при Московском университете о введении в консерваториях курса народной музыки. В апреле 1906 года комиссия направила в Художественный совет Московской консерватории «Записку о введении преподавания в консерваториях и музыкальных училищах народной музыки». <> В «Записке» подчёркивалось, что уже собран довольно обширный (хотя и далеко не достаточный) материал по русской народной музыке, что Россия располагает и некоторыми научными кадрами в этой области.<>

В заключение комиссия предлагала примерный перечень тем для курса народной музыки, охватывающий очень широкий круг вопросов. Среди них находим проблемы теоретического (ритмика, лад, гармония, полифония, форма в народной музыке), исторического и эстетического характера, основывающиеся на разработке русского народного музыкального творчества и музыкального фольклора других народов России и даже зарубежных стран, а также проблемы взаимовлияния музыкальных культур разных народов.

Разумеется, эта «программа–максимум» навряд ли была выполнима в те годы; даже и в настоящее время не все поставленные в ней научные проблемы достаточно разработаны. Но авторы «Записки» проявили ценную инициативу в сформулировали существенные вопросы научной разработки и преподавания курса народной музыки, многие из которых входят в курсы народного музыкального творчества советской консерватории.

Предложения Музыкально–этнографической комиссии рассматривались Советом Московской консерватории, и 16 мая 1906 года было вынесено следующее постановление: «Сообщить в Этнографический отдел, что Художественный совет при выработке нового устава имел уже в виду этот вопрос и включил его в программу». И всё же, несмотря на это решение, курс народной музыки так и не был введён в учебный план дореволюционной консерватории, как не были реализованы проекты, предусматривающие обновление учебного плана в целом.<>

Едва ли не центральным моментом ... стал вопрос о ясном разграничении функций консерваторий и музыкальных училищ.

Идея типизации учебных заведений РМО была тесно связана с уточнением целей и задач в деле подготовки музыкальных кадров консерваториями в соответствии с требованиями жизни.

Несмотря на несомненный большой прогресс музыкального образования в России, достигнутый за полувековое существование Петроградской и Московской консерваторий, несмотря на увеличение числа консерваторий и музыкальных училищ в провинции, многое ещё оставляло желать лучшего в этой области и вызывало справедливые нарекания. Отставание музыкального учебного дела от общего уровня музыкальной культуры в России выявилось с полной очевидностью.

К этому времени Россия обладала весьма развитой сетью музыкальных учебных заведений: консерваторий (в том числе народных), училищ, музыкальных классов отделений РМО и частных музыкальных курсов и школ. Однако необходимой упорядоченности учебных планов и программ, должной чёткости в соотношении и координации между высшими, средними и низшими звеньями всей системы музыкального образования не было, что, в частности, объяснялось отсутствием единого руководящего учреждения.

Как правило, консерватории и музыкальные училища РМО работали изолированно, каждый по-своему; учебные планы и программы были весьма пёстрыми, в отдельных случаях противоречили друг другу. Такое положение сложилось не случайно, во многом из-за различия реальных возможностей (состав педагогов, контингент учащихся), которыми располагали те пли иные учебные заведения на местах. Из провинциальных городов в сравнительно лучшем положении находились Киев, Саратов, Тифлис. Нужной согласованности между консерваториями и не находившимися в ведении РМО училищами недоставало и в Петербурге и Москве. Достаточно сказать, что младшие классы столичных консерваторий мало чем отличались от училищ; музыкальные же училища порой имели высшие классы, занятия в которых велись на консерваторский лад. Особенно выделялось в этом отношении Московское филармоническое училище, которое по составу педагогов и уровню учащихся значительно приближалось к Московской консерватории, а в отдельных случаях и равнялось с нею

Подобная несогласованность структуры наблюдалась и между музыкальными училищами и музыкальными классами отделений РМО, вследствие чего воспитанники и тех и других учебных заведений на равных правах держали вступительные экзамены в консерваторию.

В прессе много писалось о необходимости профилирования высших, средних и начальных музыкальных учебных заведений, о дифференциации их программ и т. д.
Таковы главные проблемы консерваторского образования, стоявшие перед всеми русскими консерваториями — в их числе и Московской — в этот период.

Естественно, что Московская консерватория не оставалась безучастной к этим проблемам. Нередко критические выступления в печати принадлежали профессорам консерватории. Так, А. Б. Гольденвейзер состоял членом редакции журнала «Музыкальный труженик», поднимавшего вопросы музыкального образования, Н. Д. Кашкин — автор проектов и реформ в этой области — сохранял тесные деловые связи с Московской консерваторией. Комиссии, составляемые из членов Художественного совета, и директор Ипполитов–Иванов деятельно трудились над усовершенствованием учебного отдана и программ, всего учебного процесса. Но в силу зависимости консерватории от дирекции РМО все эти усилия не дали решительных результатов.

Свидетельством значительного труда, который прилагала в этом направлении Московская консерватория, может служить новый учебный план консерваторского образования, подготовленный к 1912 году (был во многом близок к проектам Н. Д. Кашкина). В этом учебном плане музыкальное училище рассматривалось и как самостоятельное учебное заведение, и как ступень, подготовительная к консерватории. Предусматривалось шестилетнее обучение с подразделением на три курса различной длительности: первый курс (приготовительный) — один год, второй курс (низший) — два года и третий курс (высший) — три года.

В консерватории предлагалось создание двух отделений: общего и академического. Общее отделение должно было готовить в первую очередь педагогов и оркестрантов, академическое же (виртуозное, высшее) предполагалось комплектовать из числа наиболее одаренных учащихся — инструменталистов, певцов, композиторов и дирижёров.

Новый учебный план имел в виду существенное расширение программы общехудожественного и специального образования. Для пианистов предусматривалось введение курса истории фортепианной литературы, методики преподавания фортепианной игры, ознакомление с устройством инструмента и его настройкой. Для певцов — класс вокального ансамбля, курсы истории вокальной музыки, истории театра и костюма. Для хоровнков–регентов — ознакомление с историей церковного пения в России. Для учащихся классов специальной теории, композиторов — занятия по дирижированию, аккомпанементу, транспонировке.

Составители плана позаботились и об общеобразовательных классах в музыкальном училище и в консерватории. Для училищ была принята программа шестилетней прогимназии, для консерваторий — научные классы в объёме полной казённой гимназии, с тем чтобы в случае необходимости лица, почему-либо не окончившие консерваторию, имели возможность держать экзамены в университет на общих правах с выпускниками гимназий.

Среди частных, хотя и существенных моментов в постановке преподавания в консерватории можно ещё указать на обсуждавшийся в те годы вопрос о разграничении или, напротив, совмещении в одном лице преподавателей младших и старших классов. Дирекция РМО запросила мнение С. И. Танеева по этому поводу. Он решительно высказался за принцип разграничения, допуская, однако, и отступление от общего правила в случаях небольшого числа учащихся по данной специальности или специального намерения преподавателя старшего отделения приготовить для своего класса способного ученика.

В докладной записке С. И. Танеева особенно подчёркивалась необходимость привлекать к преподаванию на старших курсах концертирующих музыкантов (хотя и не обязательно прославленных виртуозов) и, не перегружая их при этом чрезмерным количеством учеников, не заставляя работать с малоспособными, всячески содействовать их артистической деятельности путём предоставления им отпусков для концертных поездок. С. И. Танеев считал необходимым стимулировать артистический рост молодых преподавателей консерватории, предоставляя им возможность выступать в концертах РМО.

Эти вопросы обсуждались и в Московской консерватории. Комиссия профессоров выработала свои рекомендации, которые легли в основу постановления Художественного совета. Оно оказалось сходным с мнением Танеева в отношении фортепианного отделения, но для других исполнительских специальностей Совет высказался за принцип совмещения одновременного преподавания в младших и старших классах. <>

Вопросами улучшения консерваторского образования Художественный совет продолжал заниматься и в последующие годы.

Весной 1913 года М. М. Ипполитов–Иванов представил Художественному совету план организации специального педагогического отделения с пониженной платой за право учения. Этот демократический по своему духу проект был обсуждён и одобрен Советом. Тем не менее противодействие администрации РМО и наступление реакционных сил во всех сферах государственной н общественной жизни России того времени помешали осуществлению данного проекта и проведению широких, сколько–нибудь далеко идущих реформ в этой области. Московская консерватория была вынуждена довольствоваться лишь отдельными, частными мерами, хотя и полезными для дела, но не изменявшими общего положения вещей. Так, например, весной  и осенью 1908 года Художественный совет обсуждал вопрос о введении на пятом курсе духового отделения занятий по инструментовке для военного оркестра. Учебную программу Совет поручил составить В. Г. Брандту, ему же было поручено с 1908 года ведение предмета, а с 1912 года его стал вести Ф. Ф. Эккерт. <>

В последнем дооктябрьском 1916/17 учебном году консерватория приняла участие в совещании представителей высших музыкальных учебных заведений, которое было созвано в Петрограде (4–6 января 1917 года). От Московской консерватории на этом совещании присутствовали: М. М. Ипполитов–Иванов, А. Э. Глен, Г. П. Прокофьев; от Петроградской — А. К. Глазунов, С. И. Габель, С. М. Ляпунов; от Киевской — Р. М. Глиэр, А. Н. Шифлинг, К. Н. Михайлов; от Саратовской — И. И. Сливинскнй, Л. М. Рудольф; от Одесской — В. И. Миклашевский. В работе совещания участвовали также специально приглашённые музыканты: Н. Д. Кашкин, Н. Н. Черепнин, А. А. Винклер, Г. Э. Конюс.

На петроградском совещании вновь были подняты проблемы перестройки учебного плана и программ. Среди многих вопросов (реорганизация оркестрового, вокального, фортепианного классов и т. д.) особый интерес представлял выдвинутый проект учреждения теоретических кафедр, которые должны были бы вести научно–теоретическую разработку проблем русской музыки. В докладе Н. Д. Кашкина был поставлен вопрос о введении лекционных курсов новейшей гармонии, ритмики, русской классической и старинной музыки (народная песня, древнерусская церковная музыка), прикладной музыкальной эстетики.

Основная мысль докладчика заключалась в том, что развитие русской музыкальной науки должно быть приведено в соответствие с громадными достижениями русского музыкального творчества, с современным уровнем русской музыкальной культуры. Научная разработка стилевых особенностей русской музыкальной школы должна, по убеждению Н. Д. Кашкина, выявить мировое значение русской музыкальной культуры н способствовать обогащению мирового музыкального искусства.

Несмотря на то, что присутствовавшие на совещании музыканты поддержали основные положения докладов Н. Д. Кашкина и других участников, совещание всё же не привело к каким-либо реальным, практическим результатам. Главным препятствием явился недостаток средств и невозможность получить материальную поддержку от государства. Сложным был также вопрос о квалифицированных научных кадрах, необходимых для развертывания планомерной научной работы. Совещание постановило передать все эти вопросы на рассмотрение художественных советов консерваторий с целью хотя бы частичного их решения.

Как естественное следствие работы совещания, всплыло предложение о передаче консерваторий в ведение государства. Представитель Главной дирекции РМО В. И. Тимирязев настоял на том. чтобы совещание не принимало никаких постановлений по этому поводу.

После совещания при Петроградской консерватории было учреждено постоянное Бюро съездов, в функции которого входила организация съездов и широких совещании представителей консерваторий и деятелей местных отделений РМО. От Московской консерватории в состав Бюро вошли А. Э. Глен и Г. П. Прокофьев.

В течение рассматриваемого периода учебный план Московской консерватории был дополнен разнообразными курсами и предметами, готовившими учащихся к самостоятельной работе и расширявшими их общехудожественную культуру.

На фортепианном отделении учащиеся старших курсов (ранее прошедшие историю музыки) слушали курс истории фортепианной литературы (у Е. В. Богословского) и могли посещать факультативные занятия но методике (педагогике) фортепианной игры, которые вёл Г. П. Прокофьев. На оркестровом отделении был введён класс обязательного альта (для скрипачей) и курс военной инструментовки. У певцов читался курс истории костюма и грима, а с 1912 года он был заменён факультативными лекциями по истории театра и костюма; предполагалось также чтение лекций по истории оперы (взамен курса истории музыки), но это намерение не было осуществлено; был введён класс ритмики.

Читались в консерватории и факультативные лекции по эстетике и истории изобразительных искусств, способствовавшие расширению художественного кругозора учеников. Серьёзно были поставлены и общеобразовательные классы. К чтению факультативных лекций и к ведению научных предметов были привлечены   высококвалифицированные специалисты и педагоги Москвы. Можно назвать имена проф. М. М. Троицкого, приват–доцента Московского университета Н. . Самсонова, И. И. Воронова (эстетика, история изобразительных искусств), видного молодого филолога Ю. М. Соколова (русский язык), известного специалиста по истории театра и театрального критика С. С. Голоушева (выступал в печати под псевдонимом Сергей Глаголь).